Все окружили Мариуса. Курфейрак бросился к нему на шею.
— Так вот ты где! — вскричал он.
— Какое счастье! — проговорил Комбферр.
— Ты явился очень кстати! — заметил Боссюэт.
— Без тебя я был бы убит! — продолжал Курфейрак.
— Без вас и меня укокошили бы! — звенел голосок Гавроша.
— Кто здесь начальник? — спросил Мариус.
— Теперь ты, — ответил Анжолрас.
Весь день мозг Мариуса пылал как в огне, а теперь в его мозгу точно носился какой-то вихрь. Этот вихрь, находившийся внутри его, однако, производил на него такое впечатление, словно он был вне его и куда-то его увлекал. Молодому человеку казалось, что он уже отдалился от жизни на очень далекое расстояние. Два последних месяца, таких лучезарных и так грустно окончившихся этой страшной катастрофой, потерянная для него Козетта, эта баррикада, старик Мабеф, погибший во имя Республики, сам он в роди вождя восставших, — все это представлялось ему чудовищным кошмаром. Мариус должен был сделать страшное усилие над собой, чтобы признать действительностью все окружающее его.
Мариус еще слишком мало прожил для того, чтобы понять, что и невозможное иногда может оказаться возможным и что всегда следует предвидеть непредвиденное. Он присутствовал при своей собственной драме, как при представлении пьесы, разыгрываемой на непонятном для него языке.
Среди тумана, царившего в его мозгу, он не узнал Жавера. Привязанный к столбу, агент полиции ни разу не пошевельнул даже головой во время атаки баррикады и смотрел с покорностью мученика и величием судьи на все происходившее вокруг него.
Между тем нападающие более не возобновляли попытки взять баррикаду Слышен был шум в конце улицы, но солдаты стояли на одном месте в ожидании, вероятно, новых распоряжений или сильного подкрепления, без которого не решались напасть вторично на этот неприступный редут.
Повстанцы снова расставили караульных, а некоторые из них принялись перевязывать раненых.
Из кабака были выброшены все столы за исключением двух небольших, оставленных для корпии и патронов, и одного большого, на котором покоилось тело Мабефа. Прочие столы были употреблены как материал для усиления баррикады, их теперь в кабаке заменили матрацы вдовы Гюшлу и тюфяки служанок. На эти матрацы и тюфяки были уложены раненые.
Что же касается трех несчастных обитательниц "Коринфа", то сначала было неизвестно, куда они девались, и только потом, когда принялись их искать, они оказались забившимися в подвал.
Радость восставших по поводу освобождения баррикады омрачилась горестью. При перекличке оказалось, что одного из них недостает и притом самого любимого и храброго — Жана Прувера. Его искали между ранеными, но там его не оказалось, не было его и между убитыми. Очевидно, он попал в плен.
— Наш, наверное, у них в руках, — сказал Комбферр Анжолрасу, а у нас их агент.
— Нужна тебе смерть этого шпиона?
— Да, но не так, как жизнь Жана Прувера, — отвечал Анжолрас. Этот разговор происходил в нижней зале кабака возле столба, к которому был привязан Жавер.
— В таком случае, — продолжал Комбферр, — я привяжу белый платок к палке и пойду в качестве парламентера предложить им обменяться пленными.
— Погоди! Что это там делается? — сказал Анжолрас, положив Комбферру руку на плечо.
С конца улицы доносился многозначительный стук ружей и слышался мужественный голос, кричавший:
— Да здравствует Франция! Да здравствует будущее!
Защитники баррикады узнали в этом голосе голос Прувера. Сверкнула молния, грянул выстрел. Затем снова водворилась тишина.
— Они убили его! — воскликнул Комбферр. Анжолрас взглянул на Жавера и сказал:
— Твои друзья сами расстреляли тебя.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь